Мать сыра-земля - Страница 3

Дождь прошел. Въехали во мрак, и шелесты, и запахи, и в брызги с ветвей - в лес. Цыпин слез, отстал, пошел в сторожку к приятелю. Некульев недоумевал, как это в этом сыром и пахучем мраке, где ничего не видно, хоть глаз выткни, разбирается Кузя и не путает дорогу. Кузя был молчалив.

- Когда князя-барина мужики порешили убить, - этот самый Цыпин пришел ко князю Кадомскому и говорит: - "Так и так, уехать вам надо, громить вас будут, порешили мужики убить." - Князь лакею. - "Приказать заложить тройку!" - А Цыпин ему: - "Лошадей, ваше сиятельство, дать вам нельзя, мы не позволим." - Князь заметался, вроде прасола нарядился, сапоги у купца взял, картуз и на шею красный платок, - жена шаль надела. Вышли они ночью, потихоньку, - а у мосточка им навстречу Цыпин: - "Так и так, ваше сиятельство, на чаек с вашей милости, что упредил." - Дал ему князь монету, рубль серебром, - и кто убил князя - неизвестно.

Кузя замолчал. Некульев тоже молчал. Ехали шагом в кромешном мраке. Изредка горели на земле ивановские червячки.

- А то вот еще, кстати сказать, жил в одном селе мужик, очень умный, хозяйственный мужик, звали, скажем, Илья Иванович, - начал не спеша и напевно Кузя. - А у него была жена красавица, молодуха, и жена мужу верная, звать - Аннушка. А село было большое и в ем, заметьте, три церкви разным богам... И вот пошла Аннушка к обедне, а кстати сказать, в каждой церкви обедни начинались в разное время. Идет Аннушка, а навстречу ей поп: - "Так и так, здравствуй, Аннушка", - а потом в сторонку: - "Так и так, Аннушка, как бы нам встретиться вечерком, на зорьке?" - "Чтой-то вы, батюшка?" - ему Аннушка, да шасть от него, прямо в другую церкву. А навстречу ей другой поп: - "Так и так, здравствуй, Аннушка!" - и опять в сторону: - "Так и так Аннушка, не антиресуешся ли ты со мной переночевать?"

- Ты это про что говоришь-то? - спросил недоуменно Некульев.

- А это я сказку рассказываю, - очень все любят, как я рассказываю.

- - И еще был бодрый солнечный день, - день, который благостным солнцем вышел из сырого мрака степной грозовой ночи, когда до одури пахло и лесною, и земною, - благодатью. Легкие бухнули, как рубка от воды, хорошо пахнет, когда неклены топятся солнцем. Оторопелый белый дом ящерками и осколками стекол грелся на солнце, и с виноградника на террасе, едва лишь коснуться его, зрелые падали капли дождя. Волга над обрывом плавила солнце, нельзя было смотреть. Если вставить рамы, привинтить дверные ручки, вмазать отдушники и дверцы к печам, застлать растащенный паркет новым полом, - дом будет попрежнему исправен, все пустяки! - И из дальних комнат, глухо отчеканивая потолочным эхо шаги, в комнату, где на наружной двери была вывеска - "контора", - вышел бодрый человек в синей косоворотке, в охотничьих сапогах, - красавец, кольцекудрый, молодой. Пенснэ перед глазами сидели как влитые, - совсем не так, как непокорствовали волосы. В конторе, скучной как вся бухгалтерия земного шара, на чертежном столе лежали планы и карты, и на другом - зеленое сукно было залито чернилами и стеарипом многих ночей и писак, - и солнце в окна несло бодрость всего земного шара. Навстречу Некульеву шагнул Кузя. Руки по швам, - и был Кузя босоног, в синих суконных жандармских штанах и бесцветной от времени рубахе, не подпоясанный и с растегнутым воротом, и были у Кузи огромные бурые - страшные - усы, делавшие доброе его круглое лицо никак не страшным, а глуповатым. Кузя сказал:

- Честь имею доложить, там объездчики пришли, мужики, - лесокрадов объездчики доставили. А еще спрашивает вас женщина. - Допустить?

- Пускай всех.

- Честь имею доложить, старый лесничий со всеми вот в это окошко говорили, специально на этот случай велено в стене дыру сделать.

- Пускай всех.

На несколько минут в конторе был митинг, ввалили мужики; - кто из них был пойман на порубке, кто пришел ходоком - разобрать возможности не было; объездчики выстроились по-солдатски, в ряд, с винтовками. Загалдели мужики миролюбиво, но сторожко: - "Леса теперь наши, сами хозява!" "Как ты товарищ сам коммунист, - желам пилить в Мокром буераке, как он Кадомский!" - "Немцы из-за Волги, - ежели на нашу сторону в леса поедут, все ноги переломаем!.." - "Татары вот тоже либо мордва." - "Ты, товарищ-барин, рассуди толком, - мы пилили и желаем продать в Саратов по сходной цене!" - Сказал Некульев весело: - "Дурака, товарищи, ломать нечего и нечего дураками прикидываться. Что я коммунист, - это верно, а грабить лесов я не дам. И сами вы знаете, что это не дело, а орать я тоже умею, глотка здоровая." - Рядом с Некульевым стал мужик, босиком, в армяке, в руках держал меховую шапку, - Некульев сказал: - "Ну что ты шапку ломаешь, как не стыдно, надень!" - Мужик смутился, шмыгнул глазами, поспешил надеть, сдернул, злобно ответил: - "Чай здесь изба, образа висят!.." - Попарно, не спеша и покойно вошли в комнату шестеро, немцы, все в жилетах, но оборванцы, как и русские. - "Konnen Sie deutsch sprechen?" - спросил немец. - Мужики загалдели о немцах, - вон, наши леса! - Некульев сел на стол, вытянул вперед ноги, покачался на столе, заговорил деловито: - "Товарищи, вы садитесь на окнах, что ли, - давайте говорить толком. Тут вот арестованные есть, так я их отпущу, и пилы и топоры верну - не в этом дело. А лесов без толку пилить нельзя, посудите сами" - - и заговорил о вещах, ясных ему, как выеденные яйца. - Мужики и немцы ушли молча, многие к концу разговора шапки, все же, понадевали, последним сказал Некульев дружески: - "Делать я, товарищи, буду, как необходимо, и сделаю, что надо, - а вы как хотите!.." Некульев любил быть "без дураков". -

Кузя выстроился во фронт, сказал:

- Честь имею доложить, - яишек вы не хотите ли, либо молока? У самих у нас нету, - Маряша в колонку к немцам сплават. -