Мать сыра-земля - Страница 13

- "Как раньше брали, по 25." - - А с меня Маряша и Кузя, и Катяша брали по шестидесяти. У меня лопнуло терпенье, я позвал Маряшу и Катяшу и сказал им - как им не стыдно, ведь вижу я, как они обманывают и обворовывают меня на каждом шагу и на каждой мелочи, - ведь я же по-товарищески и по-хорошему держу себя с ними и буду вынужден считать их за воровок и не уважать, - этакое лирическое нравоучение прочел им. Не сморгнули. - "Мы по нарошку за то, нарочно мы, то-есть!.."

"А к обеду в этот день вдруг стерлядку мне: - "это мы тебе в подарок!" - Послал я их к черту со стерлядями. Я для них - барин и больше ничего, - я не пашу, мою белье с мылом, делаю непонятные им вещи, читаю, живу в барском доме, стало быть, - барин; заставлю я ходить их на четвереньках - пойдут, заставлю вылизать пол - вылижут, и сделают это на 50% из-за рабственного страха, а на 50 - из-за того, что - может барину это и всерьез надо, ибо многое из того, что делаю я, им кажется столь же нелепым, как и лизание полов, - сделают все что угодно, - но у меня выработалась привычка все время быть так, чтобы за спиной у меня никого не было, ибо я не знаю, не покажется ли в данную минуту Катяше или Кузе необходимым сунуть мне в спину нож: быть может это излишняя осторожность, ибо они на меня смотрят, как на дойную корову, и я слышал, как Катяша с завистью говорила, что меня "бог послал" Маряше, ибо Маряша, ставя мне самовар и убирая мою комнату и контору, имеет полное право и возможность, одобренные Катяшей, систематически обворовывать меня!.. Да, так, а я - честный коммунист. Я не понимаю, как наши мужики понимают честь, ведь должна же она у них быть. Они живут, ничего не понимая, и вот Егор строит новую избу по всем знахарьим правилам, когда идет мировая революция!.. - Это весь народ, который я вижу вокруг себя, но кроме них есть еще невидимый - это те сотни, а, может и тысячи, которые вокруг меня растаскивают леса, с которыми я борюсь не на живот, а на смерть. У меня такое ощущение, что все вокруг меня воры, вор на воре сидит, не понимаю, как не воруют друг друга, - хоть, впрочем, забыл, - я же сам был украден немцами и они держали меня спрятанным в темном чулане!.. Да, так. Дети у Маряши ходят голыми, потому что нечего надеть, и все они в жесточайшей часотке, - сначала я стал было столоваться вместе с Кузей, но мне было тошнотворно от грязи и - было стыдно есть при детях, потому что они голодны, не едят даже вдоволь хлеба и картошки, - а мясо, там масло, яиц никогда не видят... А вот Мишка - пастух, который с нами говорит на коровьем, не похожем на человеческий, языке, по-человечески говорит с трудом, - нашел в лесу землянку, уже развалившуюся в овраге, в глуши, - землянка в гору вросла, - и в землянке полуистлевшая псалтирь, спасался, должно быть, какой-то праведник: интересно знать, мыло он признавал поганым или святым?.. А знахарю - "Арендателю" чижик предсказывает, когда он будет пить самогонку. А сам пастух Минька знаменит тем, что в прошлом году, еще до меня, в его стаде у коровы родился телок с человечьей головой, - телка этого бабы убили, и молва решила, что отцом телка является Минька: быть этого, конечно, не могло, - но что Минька, который с коровами лучше говорит, чем с людьми, мог вожделеть к коровам - это пусть лежит на его совести"...

- - Некульев не дописал тогда этого письма. Он сел писать его вечером, вернувшись с горы, где раскладывал костер, и просидел за столом до поздней ночи. Писал в конторе, горели на столе две свечи, отекали стеарином, - лили на зеленое сукно стеарин ко многим другим стеариновым ночам на сукне, в этом доме, горьком, как табачный мед. И вдруг, Некульев почувствовал, что вся кожа его в мурашках, - первый раз осознал эти привычные мурашки, - поспешно ощупал револьвер, - вскочил из-за стола, схватил револьвер, чтобы стрелять, - и тогда в контору вошел Коньков, с револьвером в руке, весь в пыли, с лицом, землистым от пыли. Коньков сказал:

- Товарищ Антон! Илья Кандин - убит мужиками, на порубке. В Кадомы, в Вязовы, в Белоконь пришли разведочные военные отряды, установить нельзя, белые или красные. Мужики бунтуют! -

Глава третья. - О матери сырой земле и о прекрасной любви.

Расспросить мужиков о матери сырой-земле, - слушать человеку уставшему, - станут перед человеком страхи, черти и та земная тяга, та земная сыть, которой, если-б нашел ее богатырь Микула, повернул бы он мир. Мужики - старики, старухи, - расскажут, что горы и овраги накопали огромные черти, такие, каких теперь уже нет, своими рогами - в то самое время, когда гнали их архангелы из рая. Мать сыра-земля, как любовь и пол, тайна, на которую разделила - она же мать сыра-земля - человека, мужчину и женщину, - манит смертельно, мужики целуют землю сыновне, носят в ладонках, приговаривают ей, заговаривают - любовь и ненависть, солнце и день. Матерью сырою-землей - как смертью и любовью - клянутся мужики. Мать сыру-землю - опахивают заговорами, и тогда, в ночи запрягается в соху вместо лошади голая вдова, все познавшая, а правят сохой две голые девки, у которых земля и мир впереди. Женщине быть - матерью сырой-землей. - А сама мать сыра-земля - поля, леса, болота, перелески, горы, дали, годы, ночи, дни, метели, грозы, покой. - - Мать сыру-землю можно иль проклинать, иль любить.

У Некульева был большой труд. Юго-восток отрывали донцы и уральцы, из Пензы к Казани шли чехи, Волгу сщемили, щемили. Волгу спасали Медыни. У Мокрых Балок, в Починках, у Островов, на Залогах, - в десятках мест грузились баржи с дровами, лесами, осмиреками, двенашниками, тесами. И в ночи, и в дни приходили издыхающие пароходы, - ночами сыпали пароходы гейзеры искр, - брали дрова, свою жизнь, чтобы шлепать по зарям и водам лопастями колес, пугая дали. Из Саратова, из Самары, из уездов, из степных городов - приезжали отряды людей с пилами, тех, чья воля была победить и не умереть, рабочие, профессора, студенты, курсистки, учительницы, матери, врачи, молодые и старые, мужчины и женщины, - шли в леса, пилили леса, сбивали себе руки, колени, кровяные набивали мозоли, тупыми пилами боролись за жизнь - жгли ночами костры и пели голодные песни, спали в лесах на траве, плакали и проклинали ночи и мир, - и все же приходили пароходы, хрипели дровяным дымом, профессора становились за кочегаров, профессорские пиджаки маслелись, как рабочие блузы. - Некульев был тут, там, мчал туда, верхом на гнедой княжеской лошади, сзади Некульева на хромом меринке ковылял Кузя: все, что делалось, необходимо было - во что бы то ни стало, и Кузя помахивал часто наганом. -